Село Сосновка (Троицкое) (история села) / 1 Января 1745 / История Ульяновска / Годы и люди

Как я уже писал в статье об Архангельском, начальник Куйбышевской археологической экспедиции А. П. Смирнов считал, что к числу русских деревень в Ульяновской области, возникших в конце XVI — начале XVII вв. «…надо отнести селище близ д. Палицина и между Б. Палициным и Сосновкой, продолжавшее существовать и позднее, в XVIII–XIX вв. Такие же селища открыты близ Архангельского, Ботьмы и Головкина» 244 (Смирнов А. П. Древняя и средняя история Ульяновского края… С. 27).

Подтвердить мнение А. П. Смирнова сейчас невозможно, так как данная территория затоплена Куйбышевским водохранилищем. В Российском атласе 1745 г. рядом с селом Репьёвкой (Архангельское) обозначено село Сосновка, причём оба — с церквями. На строительство храма и увеличение численности населения требовалось немало времени, поэтому можно предположить: поселение возникло в середине — конце XVII в. По данным Д. И. Алексеева, в селе преобладал северорусский говор владимирско-поволжской группы, то есть его основателями, вероятно, стали выходцы из регионов Верхнего Поволжья (как и приходская деревня Пальцино, в отличие от Алексеевки, где отмечался южнорусский говор) 245 (Алексеев Д. И. Указ. соч. С. 15).

По поводу происхождения названия села всё предельно ясно. В. Ф. Барашков писал о нём как о повсеместно распространённом топониме, указывающем на то, что поселение находилось в сосновом лесу или недалеко от него 246 (Барашков В. Ф. Указ. соч. С. 61)

По карте 1946 г. в ближних окрестностях Сосновки леса нет — вероятно, за сотни лет существования жители вырубили его. В современной Ульяновской области существует 4 села с таким же названием. Иногда в документах XIX в. вместо названия «Сосновка» указывалось «Троицкое» — по главному престолу храма. Там же говорилось о селе как находящемся около озера Яик (или Бикуль).

По сравнению с другими затопленными поселениями источников по истории Сосновки осталось не так много. В ЦГАСО хранится 45 клировых ведомостей (45 дел) Троицкой церкви за 1848–1914 гг. и два дела о её расширении и перестройке, а в ГАУО селу, вернее, его храму, посвящено одно дело (1934), а также оно упоминается во многих делах переселенческого отдела первой половины 1950‑х гг.). Кроме того, в фонде Р‑1511 данного архива хранятся несколько десятков дел Сосновского сельсовета за 1928–1935 гг.

В 1910 г. Сосновка входила в Архангельскую волость Ставропольского уезда Самарской губернии и располагалась в 7,5 км к западу от волостного центра. Подробное описание изменений в административно-территориальном делении этого района есть в статье об Архангельском, поэтому здесь я не буду говорить о нём.

В 1848 г. в 118 дворах Сосновки проживало 844 человека 247 (ЦГАСО. Ф. 32. Оп. 16. Д. 1. Л. 172 об.)

Также к приходу относились деревня Алексеевские Выселки и сельцо Пальцино (в 3‑х и 7 верстах от села). Интересно, что в приходе жил один раскольник Спасова согласия. В конце XIX в. в селе было 234 двора и 1407 человек, там располагалось имение наследников дворян Львовых 248 (Список населенных мест Самарской губернии по сведениям 1889 года… С. 33).

В 1910 г. в Сосновке числилось 233 двора и 1331 человек 249 (ЦГАСО. Ф. 32. Оп. 16. Д. 191. Л. 161)

Старообрядцев не было. Последние демографические данные относятся к 1928 г., когда там насчитывалось 269 дворов и 1313 человек 250 (Список населённых пунктов Самарской губернии. 1928. Самара, 1928. С. 73)

Сведений о количестве жителей села перед эвакуацией из зоны затопления Куйбышевской ГЭС в документах нет.

Троицкая церковь

Вероятно, небольшой деревянный храм существовал в Сосновке уже в 1740‑е гг. По письменным источникам Троицкая церковь была построена в 1784 г. Она перестраивалась в 1851, 1887 и 1906 гг. Первый раз была закрыта в 1928 г., разобрана в 1955 г., перед созданием Куйбышевского моря 251 (См. подробнее в книге «Затопленные святыни Симбирского-Ульяновского края»).

Столбунцы: память о селе, запечатлённая в повести

Пётр Трофимович Мельников, уроженец Сосновки, оставил нам весьма ценные воспоминания о родном селе — о занятиях и судьбах жителей, предания о старине, рассказы о помещиках и т.д 252 (Мельников П. Т. Столбунцы. М., 2001. 176 с.)

Конечно, со временем многие исторические события, факты и персонажи до неузнаваемости исказились, и всё же источники помогут разобраться и выяснить истину. Но почему повесть называется «Столбунцы»? Развёрнутый ответ даёт сам автор: «Иногда мать с Марусей или тётками возвращались из лугов с продолговатыми, как лодочки, корзинами, из которых топорщились, усыпанные каплями росы, стрелки горьковатого, но вкусного дикого лука да стебли кислых столбунцов (луговой щавель — Е.А. Б.). Для детей наступал настоящий праздник. Бабушка пекла с зеленью пирожки и угощала внуков. Когда же в село прогоняли стадо, то после ужина Маруся выносила на крыльцо граммофон. Всё село сходилось послушать музыку и песни» 253 (Там же. С. 96).

Самыми важными и достоверными являются сведения П. Т. Мельникова о самом поселении и окружающей его природной среде: «Село Сосновка делилось на две части: Рожок и Село. Рожок — с южной стороны, на взгорке, а Село — с северной, в низине за церковью. К Рожку подступали озерки: Поганое, Безымянное, Светлое и камышовые болота. Озеро Лебяжье тянулось огурцом от Малого Пальцино до Сосновки. За огородами и банями крайнего ряда домов, за барской усадьбой с постройками и садом — небольшой бревенчатый мосток. А за ним — луговой кочковатый выпас. В лугах — озёра Бикуль и Становое, между которыми, на небольшой речушке, стояла плотина и водяная мельница. Озёра соединялись между собой протокой и дальше по балке, с речкой Воложкой. А в верховьях, среди буйного разнотравья, блистал ключ «Собачьи глаза». За озёрами и лугами — лесная грива Теплуха и грива Подмедведовка. И, наконец, Волга с островом Середыш, и далёким, и высоким правым берегом, под густым пологом смешанных лесов» 254 (Там же. С. 12).

И далее: «Село Сосновка находилось в пяти километрах от Большого, через Малое Пальцино, и на почтительном расстоянии от Волги. Но и здесь, в весеннее половодье, вода подходила к баням и огородным плетням. Село было бедное: толпа неприглядных мазанок под соломенными крышами. Хозяином Сосновки был помещик Масленников. Княжеский дом стоял на коренном берегу Волги, в крайнем ряду села. Дом большой, каменный, под шатровой крышей. За домом, до самого обрыва, тянулся старый сад. Через дорогу, по улице, теснились покрытые железом каменные строения из такого же, как и дом, красного кирпича: людские, конюшни, хозяйственные и производственные помещения, где дворовые варили мыло, мяли кудель, вили верёвки, шили хомуты и смолили сбрую. После ухода полой волы под обрывом продолжала бежать безымянная речушка, над которой, каждый год заново, плотники засваивали мосток. По нему гоняли барскую скотину в заливные луга» 255 (Там же. С. 9).

Неповторимость и красоту удивительной природы волжской долины особенно подчёркивают рассказы П. Т. Мельникова о половодье: «Хотя Сосновка стояла далеко от коренного берега, но, когда рушился лёд на Волге, и буйство весеннего половодья подбиралось к крайним улицам села, то вода уносила с собой мостки, бани, огородные плетни. Когда вода начинала спадать, то в лугах ещё долго лежали и, сверкая на солнце, медленно таяли занесённые половодьем льдины. А потом уж, после разлива, на широких просторах поймы оставались бесчисленные озёра, старицы, болотины, речушки, ручьи и холодные дивной прозрачности родники. На озере Лебяжьем, вытянувшимся серебряной полосой вдоль Волги, к домашним гусям подсаживались отдыхать летящие на север дикие гуси. На Светлом, на Становом, и на множестве других озерков и болотин, — утки, и чирки заводили свои гнёзда. Пройдётся лугами охотник, чтобы посмотреть на свои охотничьи просторы, то, пробираясь на Подмедведову гриву, невольно остановится и прикроет глаза рукой, — так неожиданно вспыхнут перед ним солнечным блеском студёные родники «Собачьи глаза». И от озера к озеру поведёт его, плутая в зарослях вербы, камыша, тростника и осоки, — никогда не высыхающий ключ Бикуль. Возвратятся с незатопленных островков к сочному разнотравью лугов, под сень берёзовых рощиц и дубрав, насмерть перепуганные зайцы; а за ними вслед из чернолесья и оврагов потянутся волки. Когда же наступала пора сенокоса, раздольная пойма реки оглашалась ржаньем лошадей, голосами людей, переборами гармони и хватающей за сердце песней. До позднего вечера переправлялись на пароме с правого на левый берег, со своими семьями, Шумовские и Каменские мужики» 256 (Там же. С. 61–62).

В народной памяти сохранился такой необычный случай с жителями Сосновки, чуть не закончившийся трагедией: «…однажды в половодье отец и дедушка поплыли на лодке спасать зайцев с затопленных островов. В это время собралась гроза. Поднялась буря. На счастье мужиков, поблизости рос большой дуб. Они привязали лодку к дереву, и сами просидели на острове двое суток. Всё это время, несмотря на холод и дождь, мать, бабушка и Маруся ходили по берегу и оплакивали гибель дорогих людей. На третьи сутки с одним веслом, измученные, промёрзшие и голодные они вернулись живыми домой. А ведь в другое время привозили зайцев полную лодку» 257 (Там же. С. 54–55).

Также П. Т. Мельников писал о том, как двух подруг во время большого половодья на долблёнке* унесло в Волгу, как после половодья на её берегу искали бусинки и другие предметы старины, как ночевали на острове.

Ещё в 1920–1930‑е гг. среди местных жителей ходили разные слухи, среди которых были и такие: в Сосновке живут одни колдуны, к которым относили чуть- ли не каждого безлошадного крестьянина. П. Т. Мельников вспоминал: «Весной, ни с того, ни с сего, вдруг заболела вся скотина (у семьи Мельниковых — Е.А. Б.). Отец, расстроенный, сидел на крыльце, курил самокрутку за самокруткой. Вдруг увидел, как у забора зашаталась, затрещала поленница дров. Потом те дрова превратились в солому, и прямо на глазах Трофима какой‑то неведомой силой копну протолкнуло в ворота, да на крытый двор — в конюшню!.. Только ворота, двери и калитка затрещали» 258 (Там же. С. 72).

Небольшая, но очень полезная часть воспоминаний посвящена хозяйственным занятиям сельчан: «Жили землёй. Снимали у помещика Масленникова по двадцать рублей за десятину, — своей‑то земли не было. Огромное поле Масленникова шло по взгоркам от Малого до Большого Пальцино. …Засевали: ржаное, просо, подсолнух, горох, овёс, лён, коноплю, сажали картошку. …Урожаи были хорошие: кроме засушливых лет. Из ивовых прутьев плели нерёта, а зимой вязали бредень и сети. Ловили рыбу на долблёной бударке, а на лодке только катались. Между Волгой и Сосновкой все озёра были переполнены рыбой. Косили сено в пойменных лугах всей семьёй, сено складывали в стога на жердях. Вывозили же к подворью зимой, когда устанавливался санный путь» 259 (Там же. С. 12–13).

Кроме того, держали скотину: лошадей, коров, овец, уток, гусей, кур. Занимались пчеловодством, выращивали на бахчах арбузы, дыни и тыквы. Существенным подспорьем была охота — в пойме обитало множество всевозможной дичи.

Пожалуй, самым колоритным является описание рыбалки: «Весной, когда половодье заливало нашу луговую сторону поймы — сосновые и еловые гривы, берёзовые рощицы и дубравы, — то озёра соединялись с Волгой. В это время отец отправлялся в просмоленной лодке на рыбалку. В определённые часы мать собирала и выводила нас, детей, к ослепительной сверкающей воде, и с песчаного бугра глядели вдаль на разлившуюся без конца и краю реку. Мать говорила: — Смотрите, вон плывёт отец… видите, как вёсла на солнышке блестят?! А дедушка подгонял лошадь, запряжённую в телегу. На телеге горой лежали большие глубокие корзины с двумя ручками. Привезут их полные ещё живой рыбы, да не мелочи какой‑то, а белуги, севрюги, сомов да судаков, широких лещей на копчение; стерлядку, сорожку, окуня да карасей с ершами на уху. Откроют погреб, по зиме набитый льдом, накладут на лёд самой крупной рыбы и она долго, словно заснувшая, в холоде и свежести лежит. После спада воды отец ставил сети на мелководье, нерёта и вентеря по озёрам в подсохших лугах. — Отобрали хлеб и мясо, а мы рыбой запасёмся и всё равно с голоду не помрём, — говорил, улыбаясь, отец дедушке» 260 (Там же. С. 95–96).

Наиболее спорными и содержащими множество нестыковок в повести П. Т. Мельникова были места, рассказывающие о сосновских помещиках. Снова предоставлю слово автору, который описывал местных владельцев, судя по-всему, примерно с 1887 г. (когда умер Н. А. Львов) до 1920‑х гг.: «Старая княжна, рано овдовевшая, содержала застольную. Два повара ежедневно готовили обеды: один для хозяйки и её гостей, другой — для простонародья. …Княгиня вела тихую, затворническую жизнь. Соседних помещиков принимали редко, и, зная её крутой нрав, они не докучали ей. Единственный сын княгини, наоборот, вёл разгульный образ жизни. Постоянной жены не имел, а водился с крестьянками. Многие девушки, забеременев от него, приносили детей к его матери. Она их принимала и содержала. Но впоследствии получалось так, что эту девушку с ребёнком она выдавала замуж с приданым за какого‑нибудь крестьянского сына. Несмотря на эти меры, после смерти княгини, у него осталось пятеро детей: трое мальчиков и две девочки. Похоронив мать, князь пуще прежнего пустился в разгул. Изо дня в день он пьянствовал. Соберёт вокруг себя спившихся мужиков, возьмёт в руки саратовскую гармонь и пойдёт с ними в шинок. Барин играет, а мужики пляшут с прибаутками да частушками. Мертвецки пьяного приводили мужики его домой. …Разорившись, он предлагал мужикам купить у него ружьё и гармонь. Но крестьяне не видели в них толку и не покупали. Князя они посчитали сумасшедшим. И, правда, когда его однажды вызвали в Симбирск и предложили, согласно титулу, место в Государственной думе, князь поехал к знаменитому тогда врачу Скипетрову и тот дал ему справку: де, мол, душевно больной. …Он умер в одночасье. Похоронить князя возле церкви архиерей не разрешил, так как он был вероотступником… Его похоронили в небольшой часовенке.

…При имении осталась младшая сестра князя да её племянница — дочь князя. Княжна выдала племянницу в Симбирск за немца, который содержал колбасный цех. Оставшись одна, она вышла замуж за крестьянина, который был тоже пристрастен к выпивке. …Он неожиданно умер. Овдовевшую княгиню стали посещать студенты-нахлебники… Иногда они субботними вечерами приезжали вместе с племянницей шумной гурьбой. Один студент, по имени Леонтий, приезжал до княгини в любой день недели, когда вздумается. Тогда студенты вынесли решение: «Ездить в Сосновку только всем вместе! Кто поедет один — пуля в лоб!». Но Леонтий продолжал ездить один. Однажды, заслышав звон колокольчика, он взглянул в окно из спальни княгини, и увидел: из города на тарантасе едут студенты. Леонтий выпрыгнул в окно и ушёл камышами на речку Ботьму. Осенью же он с княжной обвенчался. И они, девятнадцатилетний студент и сорокапятилетняя княжна, стали мужем и женой. Но доходы княжны падали, и Леонтий увидел, что напрасно он принял на себя позор. Богатым он не стал. Он ушёл добровольцем на фронт. Вернулся в город Симбирск с германского фронта раненым. …как только поправился, то прямо из госпиталя уехал в другой город. Когда после революции княжну лишили имения, она устроилась сторожем, караулить сельскую околицу, ворота на дороге, через которые выгоняли утром и загоняли вечером с выпаса стадо. Потом она сторожила церковь в Малом Пальцине. Помня застольную её бабушки, ей несли и хлеб, и яйца, и все — кто что мог. Там она и умерла» 261 (Там же. С. 9–11).

Автор мемуаров упоминает и имя сына овдовевшей княгини — Николай Дмитриевич. Между тем последний раз о наследниках умершего Н. А. Львова говорится в документах 1889 г. А в деле о капитальном ремонте Троицкой церкви в 1906–1907 гг. фигурирует только один землевладелец и меценат — мелекесский купец Дмитрий Николаевич Масленников 262 (Привожу ответ от 17.02.2015 г. на запрос о Д. Н. Масленникове в Димитровградский краеведческий музей: «По данным фондов, в 1746 г. на реке Мелекесске строился завод симбирского посадского человека Кожевникова, а спустя ещё 10 лет значились винокуренные предприятия Степана Масленникова. К концу 1750‑х гг. XVIII в. на Мелекесске действовала купеческая винокурня Масленников завод в 4‑х верстах от Русского Мелекесса. О Дмитрии Николаевиче Масленникове нам ничего не известно»), о котором более ничего неизвестно. Купил ли последний имение у бывших владельцев, или нет, и был ли он с ними в каких‑либо дружеских или даже родственных отношениях? Увы, история об этом умалчивает. Мифы и реалии переплелись здесь слишком тесно.

О переселении

Как и соседнее село Архангельское, Сосновка попала в зону затопления Куйбышевской ГЭС, поэтому подлежала переносу. В январе 1952 г. Чердаклинский райсовет принял план переселения. По нему жителей Сосновки предполагалось эвакуировать в Чердаклы, на земли колхоза «Путь Ленина» (имевшего дефицит рабсилы), поскольку все земли колхоза имени Хрущёва к 1957 г. должны были уйти под воду 263 (ГАУО. Ф. Р‑3038. Оп. 2. Д. 808. Л. 18).

На деле же подавляющая часть сельчан уехала в Архангельское, Чердаклы, посёлок Ленинский (Рыбацкий, ныне в черте Заволжского района Ульяновска) и на новую площадку Верхняя Часовня, где люди некоторое время жили в землянках и полуземлянках (современная Нижняя Терраса в Ульяновске) 264 (Бурдин Е. А. Волжская Атлантида… С. 236–237; ГАУО. Ф. Р‑634. Оп. 1. Д. 2232. Л. 3).

В начале 1950‑х гг. в селе были следующие сооружения и строения: школа, клуб, здание сельсовета (подлежали переносу), кузница, водяная мельница и столярно-плотничная мастерская 265 (ГАУО. Ф. Р‑3037. Оп. 1. Д. 8. Л. 229; Д. 42. Л. 171; Д. 65. Л. 110; Ф. Р‑3038. Оп. 2. Д. 809. Л. 267).

П. Т. Мельников уже после образования Куйбышевского водохранилища примерно в 1957 г. вернулся из Казахстана в Ульяновск и приехал в новое село Архангельское: «Родительский дом я увидел благодаря случаю. …Я знал: село Сосновку из зоны затопления убрали, в овражек столкнули бульдозером могилы и кресты. Те, кто работал на заводе имени Володарского, перебрались в город, на Верхнюю Террасу. Наш бесхозный дом — в посёлок Архангельск перевезли. …Посёлок ещё не полностью отстроился. На отшибе перед нами встал бревенчатый, посеревший от времени обыкновенный крестьянский дом. Меня охватило неизъяснимое волненье, я сердцем почувствовал: это он» 266 (Мельников П. Т. Указ. соч. С. 170).

5 памятных дат и уникальных фактов истории села

1) середина — конец XVII в. — предположительное время возникновения Сосновки (эта гипотеза требует тщательной проверки); вероятно, его первыми жителями были выходцы из регионов Верхнего Поволжья, так как в селе преобладал северорусский говор владимирско-поволжской группы;

2) село было помещичьим, его известные владельцы — А. А. Волхонский (1848), Н. А. Львов (1886) и купец Д. Н. Масленников (1906); вообще ситуация здесь крайне запутанная;

3) главной архитектурной и духовной доминантой для жителей Сосновки с 1784 г. являлась деревянная Троицкая церковь, возможно, возведённая до 1745 г.; перестраивалась в 1851, 1887 и 1906 гг., первый раз закрыта в 1928 г., разобрана в 1955 г.;

4) в 1910 г. в селе были церковь, земская школа и одна ветряная мельница;

5) в 1952–1955 гг. основная часть жителей Сосновки переселилась из зоны затопления на новое возвышенное место, в новый хозяйственный центр — село Архангельское, а также в Чердаклы, г. Ульяновск и п. Ленинский.